Теперь понятно, что является эпиграфом к большому, едва ли не одуряюще (изматывающему) количеству объектов, выставленных в новых, ещё не до конца достроенных и оформленных помещениях Artplay, фасадом выходящим на набережную.Ну, да, нашего человека никогда не проймёшь - то пусто, как в ЦУМе, то густо, как здесь, на роскошной, лакомой, сочащейся подробностями, складками и цветами территории бывшей промзоны. Конечно, не удовлетворишь, ибо умеренность - мера всех вещей; всего должно быть в меру, без ходульности, но и без разгула, на который так падка Москва.Дело тут в глубинном сопротивлении самой структуре Биеннале, о которой, должно быть, никто как следует не задумывался, кроме, разве что, Бакштейна, которого я увидел и тут, стоило мне только переступить порог металлоискателя, стоящего на зелёном ковровом покрытии (сама акватория входа исполнена в красном).Но Бакштейн один и ему всегда некогда.Многое из того, что происходит, делается само собой, без внятного анализа, определяемого неофициальными целями (скажем, бюджет попилить), из-за чего рельсы-то отлажены, работа идёт, можно сказать, кипит, но для чего и почему? Для кого, наконец?До сих пор, кстати, вообще непонятно зачем Москве нужна Биеннале. Именно Москве, а не Бакштейну и людям, которые её мастырят (пока ходил, думал: в силу непонятности процесса и невозможности его замерить, устройство подобных мероприятий - идеальная схема для пиления, отмывания и откатов).Совсем как, кстати, и какая-нибудь правозащитная деятельность. « » на « » на Дело тут ещё и в том, что, подобно Винзаводу, Artplay, само по себе, красивое и сильное (а потенциально ещё более красивое и ещё более сильное) место.Это замечаешь по всевозрастающей активности своего фотоаппарата, который постоянно, сука, чует нечаянную красоту и рвётся, подобно голодному псу, запечатлеть; натягивает поводок.Места силы, к тому же связанные с искусством, как-то мгновенно повышают нашу восприимчивость, причём происходит возгонка всех органов чувств, становящихся отчётливо трепетными, точно с глубокого похмела.Какие уж тут артефакты, когда всё вокруг, нахлобучив клобук многозначительности, претендует на статус артефактов так, что глаз становится липким и, одновременно, покатистым. « » на К основному проекту ты идёшь про кирпичным лабиринтам с конторами и магазинами, насосными и складами, так активно себя продающими, что пока доходишь до выставки, глаз оказывается замылен, изнежен изобилием, непозволительно утончён; всё (химия) произошло раньше того, как ты нашёл и попал. Ты попал.Дальше больше. Архитектурная нутрянка выставки разлетается масштабностью в разные стороны необжитыми, бетонными холлами с эффектной кирпичной кладкой грубого помола, агрессивно торчащими коммуникациями, хрустом под ногами.Артефакты здесь разнесены, хуторами во вселенной, на достаточно длительные расстояния друг от друга; им, объектам, здесь, мягко говоря, не тесно. « » на Особенно на первом этаже, где можно пойти направо и точно попасть на пустую привокзальную площадь, а можно налево, куда я попал, когда думал, что выставка уже, слава богу, закончилась.Некоторые работы в такой разнесённости, давящей, вместе с полами и потолками на кнопки некоммуникабельности и разобщённости (а, так же, повышающие общую тревожность) просто теряются - как, скажем, самый первый экспонат экспозиции - картина Г. Рихтера "Сентябрь", одиноко повешенная при входе на изнанке стендов со списком спонсоров (живописи, вообще, очень мало; лучше всего запомнились две большие холстуёвины Нео Рауха в отдельном гипсовом боксе без крыши). Короче, ты тратишь весь запас эмоций и сил, передвигаясь от одной инсталляции к другой, заходя в чернее чёрного закутки с видео, где тебя охватывают приступы мгновенной паники (так давит на психику это техногенное выставочное пространство), а потом оказывается, что это ещё не конец, а самое, что ни на есть, начало и основная часть творений и интерактивных придумок размещена в лабиринте на втором этаже, степень протяжённости которого открывается постепенно - по мере прохода по экспонатам. Да, а с левой стороны лабиринт ограничен огромными окнами, выходящими на набережную, железную дорогу и церкви. Осень. Небо. Осенние облака. Переулки.Вход первого этажа накрыт длинным, во всю ширину фасада, козырьком, который и обустраивают рабочие, то висящие в люльках, то устраивающие перекуры.Ещё раз уточняю: ты идёшь, ну, скажем, мимо серии фотографий, изображающих места в которых живёт власть (зал заседаний в парламенте, исторический архив, государственное агентство новостей) и которые в живописном порядке разбросаны по серой стене справа, а слева такое же бесконечное, как этот проход мимо фотографий, окно, в котором идёт своя жизнь.Ну и где, при таком раскладе будет твоё внимание? « » на При том, что внутри основного проекта, несмотря на зрительский минимум, идёт весьма плотная собственная жизнь - причём не только в среде охранников, облачённых в строгие чёрные костюмы, но и строителей, оформителей и неквалифицированных рабочих, которые невольно,
Основной проект Биеннале. Часть 2. Интерьеры Artplay
- - - LJ.Rossia.org - - - - - Редактировать... - - - - - - Помощь - - -
paslen: Основной проект Биеннале. Часть 2. Интерьеры Artplay
Комментариев нет:
Отправить комментарий